Письмо к отцу

Письмо к отцу1 #

В Трир

Берлин, 10—[11] ноября [1837 г.]

[# 8] Дорогой отец!

Бывают в жизни моменты, которые являются как бы вехами, завершающими истекший период времени, но одновременно с определенностью указывают на новое направление жизни.

В подобные переходные моменты мы чувствуем себя вынужденными обозреть орлиным взором мысли прошедшее и настоящее, чтобы таким образом осознать свое действительное положение. Да и сама всемирная история любит устремлять свой взор в прошлое, она оглядывается на себя, а это часто придает ей видимость попятного движения и застоя; между тем она, словно откинувшись в кресле, призадумалась только, желая понять себя, духовно проникнуть в свое собственное деяние — деяние духа.

Отдельная личность настраивается в такие моменты лирически, ибо каждая метаморфоза есть отчасти лебединая песнь, отчасти увертюра к новой большой поэме, которая стремится придать сверкающему богатству еще расплывающихся красок прочные формы. И тем не менее, мы хотели бы воздвигнуть памятник тому, что уже однажды пережито, дабы оно вновь завоевало в нашем чувстве место, утраченное им для действия. Но есть ли для пережитого более священное хранилище, чем сердце родителей, этот самый милосердный судья, самый участливый друг, это солнце любви, пламя которого согревает сокровеннейшее средоточие наших стремлений! Да и как могло бы что-то дурное, достойное порицания, быть столь успешно выправлено и заслужить прощение, если бы оно не обнаружилось как проявление существенного, необходимого состоя[# 9]ния? И как, по крайней мере, могла бы злополучная подчас игра случая и блужданий духа быть свободной от упрека в порочности сердца?

Следовательно, когда я теперь, в конце прожитого здесь года, оглядываюсь назад, на весь ход событий, чтобы ответить тебе, мой дорогой отец, на твое бесконечно дорогое для меня письмо из Эмса2, то да будет мне позволено обозреть мои дела так, как я рассматриваю жизнь вообще, а именно как выражение духовного деяния, проявляющего себя всесторонне — в науке, искусстве, частной жизни.

Когда я покинул вас, для меня открылся новый мир, мир любви, к тому же вначале страстной, безнадежной любви. Даже путешествие в Берлин, которое при других обстоятельствах привело бы меня в величайший восторг, побудило бы к созерцанию природы, разожгло бы жажду жизни, оставило меня холодным. Оно даже сильно расстроило меня, ибо скалы, которые я увидел, были не более непреклонны и горды, чем мои чувства, обширные города не более оживленны, чем моя кровь, обеды в гостинице не более обильны и неудобоваримы, чем тот рой фантастических образов, который я носил в себе, и, наконец, искусство не так прекрасно, как Женни3.

Приехав в Берлин, я порвал все прежние знакомства, неохотно сделал несколько визитов и попытался погрузиться в науку и искусство.

Для того состояния духа, в котором я тогда находился, лирическая поэзия должна была стать первой темой, — по крайней мере самой приятной и близкой. Однако она была чисто идеалистической; причиной этому было мое состояние и все мое прежнее развитие. Мое небо, мое искусство стали чем-то столь же далеким и потусторонним, как и моя любовь. Все действительное расплылось, а все расплывающееся лишено каких-либо границ. Нападки на современность, неопределенные, бесформенные чувства, отсутствие естественности, сплошное сочинительство из головы, полная противоположность между тем, что есть, и тем, что должно быть, риторические размышления вместо поэтических мыслей, но, может быть, также некоторая теплота чувства и жажда смелого полета — вот чем отмечены все стихи в первых моих трех тетрадях, посланных Женни. Вся ширь стремления, не знающего никаких границ, проры[# 10]вается здесь в разных формах, и стихи теряют сжатость и устремляются вширь4.

Но поэзия могла и должна была быть только попутным занятием: я должен был изучать юриспруденцию и прежде всего почувствовал желание испытать свои силы в философии. Обе они так переплелись между собой, что я, с одной стороны, прочел — без всякого критического отношения, по-ученически — Гейнекция, Тибо5 и источники (так, например, я перевел на немецкий язык две первые книги пандектов6, с другой стороны, я пытался провести некоторую систему философии права через всю область права. В качестве введения я предпослал некоторые метафизические положения и довел этот злополучный опус, почти в триста листов, до публичного права7.

Здесь прежде всего оказалась серьезной помехой та самая противоположность между действительным и должным, которая присуща идеализму; она же породила дальнейшее неуклюжее и неправильное подразделение. Вначале шла у меня метафизика права, — как я милостиво окрестил ее, — т. е. принципы, размышления, определения понятий, оторванные от всякого действительного права и всякой действительной формы права, все это на манер Фихте8, только у меня современнее и бессодержательнее. При этом с самого начала препятствием к пониманию истины служила ненаучная форма математического догматизма, при которой субъект ходит вокруг да около вещи, рассуждает так и сяк, а сама вещь не формируется в нечто многосторонне развертывающееся, живое. Треугольник дает математику возможность делать построения и приводить доказательства; он остается просто представлением в пространстве, не развивается в какую-либо высшую форму; его нужно сопоставить с чем-либо другим, — тогда он принимает новые положения, и эти различные положения, отнесенные к тому же самому предмету, создают для треугольника различные отношения и истины. Совсем иначе обстоит дело в конкретном выражении живого мира мыслей, каким является право, государство, природа, вся философия: здесь нужно внимательно всматриваться в самый объект в его развитии, и никакие произвольные подразделения не должны быть привносимы; разум самой вещи должен здесь развертываться как нечто в себе противоречивое и находить в себе свое единство.

В качестве второй части следовала философия права, то есть, согласно моему тогдашнему взгляду, рассмотрение раз[# 11]вития мысли в положительном римском праве, как будто положительное право в своем развитии мысли (я не говорю: в своих чисто конечных определениях) могло быть вообще чем-то иным, отличным от формирования понятия права, которым ведь и должна была заниматься первая часть!

Эту вторую часть я сверх того разделил на учение о формальном и материальном праве; при этом первое должно было описать чистую форму системы в ее последовательности и связи, а также ее подразделение и объем, второе же, наоборот, должно было описать содержание системы, показать, как форма уплотняется в своем содержании. Это та же ошибка, которая имеется и у г-на фон Савиньи, как я это впоследствии обнаружил в его ученом труде о владении9, с той только разницей, что, согласно Савиньи, формальное определение понятия заключается в том, чтобы «найти место, которое занимает такое-то учение в (зафиксированной) римской системе», а материальное определение сводится «к учению о том положительном содержании, которое римляне связывали с зафиксированным таким образом понятием»10, тогда как я понимал под формой необходимую архитектонику различных видов понятий, а под материей — необходимое качество этих видов. Ошибка заключалась в том, что я воображал, будто материя и форма могут и должны развиваться отдельно друг от друга, и благодаря этому получил не реальную форму, а нечто вроде письменного стола с выдвижными ящиками, в которые я насыпал затем песку.

Понятие и является посредствующим звеном между формой и содержанием. Поэтому в философском изложении права одно необходимо возникает в другом; более того, форма может быть только дальнейшим развитием содержания. Таким образом я пришел к подразделению материала, какое способен дать субъект в лучшем случае для легкой и поверхностной классификации, — но при этом дух права и его истина исчезли. Все право распалось на договорное и внедоговорное. Для большей наглядности я позволю себе привести всю схему до подразделения jus publicum11, которое тоже обработано в формальной части.

I II
Jus privatum12 Jus publicum

[# 12] I. Jus privatum

a) Об условном договорном частном праве.

b) О безусловном внедоговорном частном праве.

А) Об условном договорном частном праве

а) Личное право; b) Вещное право; c) Лично-имущественное право.

а) Личное право

I. Из возмездного договора; II. Из договора обеспечения; III. Из безвозмездного договора.

I. Из возмездного договора

2. Договор товарищества (societas); 3. Договор найма (locatio conductio).

3. Locatio conductio

I. Поскольку он относится к operae13:

a) собственно locatio conductio (не имеются в виду ни римская сдача в наем, ни сдача в аренду);

b) mandatum14.

2. Поскольку этот договор относится к usus rei15:

a) на землю: ususfructus16 (тоже не в чисто римском смысле);

b) на дома: habitatio17.

II. Из договора обеспечения

1. Договор о третейском решении или о мировой сделке; 2. Договор страхования,

III. Из безвозмездного договора

2. Договор одобрения

1. fide jussio18; 2. negotiorum gestio19.

[# 13] 3. Договор дарения

1. donatio20; 2. gratiae promissum21.

b) Вещное право

I. Из возмездного договора

2. permutatio stricte sic dicta22.

1. Собственно permutatio23; 2. mutuum (usurae)24; 3. emptio venditio25.

II. Из договора обеспечения

pignus26.

III. Из безвозмездного договора

2. commodatum27; 3. depositum28.

Но к чему заполнять еще целые страницы вещами, которые я сам потом отверг? Трихотомические деления проходят через всю систему; она изложена с утомительной растянутостью, а римские понятия были искалечены самым варварским образом для того только, чтобы можно было втиснуть их в мою систему. Но, с другой стороны, я полюбил предмет и приобрел способность обозревать его в целом — по крайней мере, под определенным углом зрения.

В заключительной части материального частного права я заметил ложность всей системы, которая, в основной своей схеме, соприкасается со схемой Канта29, совершенно отличаясь от нее по выполнению. Снова для меня стало ясно, что без философии мне не пробиться вперед. Таким образом, я мог с чистой совестью снова кинуться в ее объятия, и я написал новую метафизическую систему принципов, в конце которой [# 14] опять-таки вынужден был убедиться в непригодности как этой системы, так и всех моих прежних попыток.

При этом я усвоил себе привычку делать выписки из всех книг, какие я читал, — например, из «Лаокоона» Лессинга, «Эрвина» Зольгера, «Истории искусств» Винкельмана, «Немецкой истории» Людена30, — мимоходом нанося на бумагу свои размышления. В то же время я переводил «Германию» Тацита, «Скорбные элегии» Овидия и начал изучать самостоятельно, т. е. по грамматикам, английский и итальянский языки — в чем я до сих пор ничего не достиг; читал «Уголовное право» Клейна и его «Анналы»31, a также все новинки литературы, но последнее только между прочим.

В конце семестра я снова обратился к пляскам муз и к музыке сатиров, и уже в последней тетради, посланной мною вам32, идеализм пробивается сквозь вымученный юмор («Скорпион и Феликс»), сквозь неудачную, фантастическую драму («Оуланем»), пока, наконец, он не претерпевает полного превращения и не переходит в чистое искусство формы, по большей части без воодушевляющих объектов, без вдохновенного взлета идей.

И, однако, только в этих последних стихотворениях внезапно, как бы по удару волшебного жезла, — ах, удар этот вначале был сокрушающим, — передо мной блеснуло, словно далекий дворец фей, царство подлинной поэзии, и все, что было создано мной, рассыпалось в прах.

При этих разнообразных занятиях немало было проведено в течение первого семестра бессонных ночей, немало было пережито битв, немало испытано внутренних и внешних побуждений. Однако все это не очень меня обогатило, к тому же я забросил природу, искусство, весь мир, а своих друзей я от себя оттолкнул. Это как будто почувствовал и мой организм. Один врач посоветовал мне уехать в деревню, и вот впервые, проехав через весь город, я очутился у его ворот, выходящих на дорогу к Штралову. Я не подозревал, что, хилый и немощный здесь, я стану там здоров и крепок телом.

Завеса спала, моя святая святых была опустошена, необходимо было поместить туда новых богов.

От идеализма, — который я, к слову сказать, сравнивал с кантовским и фихтевским идеализмом, питая его из этого источника, — я перешел к тому, чтобы искать идею в самой действительности. Если прежде боги жили над землей, то теперь они стали центром ее.

[# 15] Я уже раньше читал отрывки гегелевской философии, и мне не нравилась ее причудливая дикая мелодия. Я захотел еще раз погрузиться в море, но с определенным намерением — убедиться, что духовная природа столь же необходима, конкретна и имеет такие же строгие формы, как и телесная; я не хотел больше заниматься фехтовальным искусством, а хотел испытать чистоту жемчуга при свете солнца.

Я написал диалог почти в 24 листа: «Клеант, или об исходном пункте и необходимом развитии философии»33. Здесь в известной степени соединились искусство и наука, совершенно разошедшиеся друг с другом. И вот я, неутомимый путник, принялся за дело, чтобы философско-диалектически раскрыть божество в таких его проявлениях, как понятие в себе, как религия, как природа, как история. Мой последний тезис оказался началом гегелевской системы, и эта работа, для которой я несколько ознакомился с естествознанием, Шеллингом, историей, стоила мне огромных умственных усилий и написана она так concinne34 (она, в сущности, должна была быть новой логикой), что я сам теперь едва могу вдуматься в этот ход мыслей. Это мое любимое детище, взлелеянное при лунном сиянии, завлекло меня, подобно коварной сирене, в объятия врага.

От досады я несколько дней совершенно не был в состоянии думать и бегал, как безумный, в саду у грязных вод Шпре, которые «моют души и чай разбавляют»35; я даже отправился на охоту с моим хозяином, затем помчался в Берлин, готовый обнять каждого встречного.

Вскоре после этого я взялся за одни лишь положительные занятия. Я изучил сочинение Савиньи о владении, уголовное право Фейербаха и Грольмана, «О значении слов» Крамера, сочинение Венинг- Ингенхейма о системе пандектов и «Учение о пандектах» Мюленбруха36, над чем я все еще работаю; я изучил наконец отдельные разделы по собранию Лаутербаха37, гражданский процесс и особенно церковное право, первую часть которого, «Согласие противоречивых канонов» Грациана, почти целиком прочел в «Своде [канонического права]», сделав соответственные извлечения; изучил я также и приложение — «Институции» Ланчеллотти38. Далее я перевел часть «Риторики» Аристотеля, прочел «О приращении наук» знаменитого Бэкона Веруламского39, много занимался Реймарусом, книгу которого «О сложных инстинктах животных» я продумал [# 16] с наслаждением40. Я принялся также за германское право, но главным образом лишь постольку, поскольку я занимался капитуляриями франкских королей и письмами пап к последним.

От огорчения по поводу болезни Женни и моей напрасной, бесплодной духовной работы, от грызущей досады, что приходится сотворить себе кумира из ненавистного мне воззрения, я заболел, как я уже раньше писал тебе, дорогой отец. Оправившись, я сжег все стихи и наброски новелл и пр., вообразив, что могу уже совершенно отречься от них; до сих пор, во всяком случае, я не дал каких-либо доказательств противоположного.

Во время болезни я ознакомился с Гегелем, от начала до конца, а также с работами большинства его учеников. Благодаря частым встречам с друзьями в Штралове я попал в «Докторский клуб»41, среди членов которого было несколько приват-доцентов и ближайший из моих берлинских друзей, доктор Рутенберг. Здесь обнаружились в спорах различные, противоположные друг другу взгляды, и все крепче становились узы, связавшие меня самого с современной мировой философией, влияния которой я думал избежать; но все звуки утихли, меня охватило настоящее неистовство иронии, что легко могло случиться после того, как столь многое подверглось отрицанию. К этому присоединилось молчание Женни, и я не мог успокоиться, пока не отдал дань модернизму и точке зрения современной науки некоторыми плохими произведениями вроде «Посещения»42 и т. д.

Если я здесь, может быть, недостаточно ясно изобразил тебе этот последний семестр в целом, а также не изложил всех подробностей, затушевав все оттенки, то прости меня, дорогой отец, приняв во внимание мое страстное желание поговорить о моей теперешней жизни.

Г-н фон Шамиссо прислал мне записку весьма незначительного содержания, в которой сообщает мне «о своем сожалении по поводу того, что не может использовать мои работы для альманаха43, так как последний уже давно отпечатан». Я проглотил это с чувством досады. Книгопродавец Виганд переслал мой план доктору Шмидту, поверенному вундеровской фирмы, торгующей хорошим сыром и плохой литературой. Я прилагаю его письмо; доктор Шмидт еще не ответил. Однако я ни в коем случае не отказываюсь от этого плана, тем более, что все знаменитые эстетики гегелевской школы обещали свое сотрудничество через посредство доцента Бауэра44, играющего [# 17] среди них крупную роль, и моего коллегу, доктора Рутенберга45.

Что касается, дорогой отец, вопроса о камеральной карьере, то я недавно познакомился с неким асессором Шмидтхеннером, который посоветовал мне после третьего юридического экзамена пойти по этому пути в качестве юстициария; это мне улыбается, тем более, что я действительно предпочитаю юриспруденцию всем административным наукам. Этот человек сказал мне, что сам он и многие другие лица из мюнстерского окружного суда в Вестфалии за три года достигли звания асессора и что это не представляется трудным, — при усиленной работе, разумеется, — так как там все стадии не так твердо установлены, как в Берлине или других местах. Если впоследствии, будучи асессором, получить докторскую степень, то открывается гораздо более широкая возможность получения вслед за тем экстраординарной профессуры. Примером может служить г-н Гертнер в Бонне, который написал посредственное сочинение о провинциальном законодательстве46, а помимо этого известен лишь тем, что принадлежит к гегелевской школе юристов. Но милый, дорогой отец, нельзя ли было бы поговорить обо всем этом лично с тобой? Состояние Эдуарда47, болезнь дорогой мамы48, твое нездоровье, — хотя я надеюсь, что оно не тяжелое, — все это заставляет меня желать, даже делает почти необходимым, мой скорый приезд к вам. Я был бы уже у вас, если бы меня не удерживало серьезное сомнение в твоем разрешении и согласии.

Поверь мне, дорогой мой отец, не эгоистические побуждения влекут меня к вам (хотя я был бы счастлив снова увидеть Женни), — меня влечет мысль, которую я не вправе высказать. Для меня в некотором отношении это было бы даже трудным шагом, но, как пишет моя единственная, милая Женни, все эти соображения должны отступить на задний план перед исполнением священного долга.

Я прошу тебя, дорогой отец, каково бы ни было твое решение, не показывать этого письма, во всяком случае этой страницы, нашему ангелу матушке. Может быть, мое внезапное прибытие поставит на ноги эту великодушную, прекрасную женщину.

Письмо, которое я послал маме, было составлено задолго до получения милого послания Женни; поэтому я неумышленно писал, может быть, о многом таком, о чем почти не подобало или совсем не подобало писать49.

[# 18] В надежде, что мало-помалу рассеются тучи, сгустившиеся над нашей семьей, и что мне суждено будет страдать и плакать вместе с вами и, может быть, доказать на деле, находясь вблизи вас, свое глубокое, искреннее участие, свою беспредельную любовь, которую я часто выражаю так плохо; в надежде, что и ты, дорогой, вечно любимый отец, взвесив различные проявления моего мятущегося духа, простишь меня, ибо часто там, где, казалось, заблуждалось сердце, его в действительности заглушал борющийся дух; в надежде, что ты скоро совсем оправишься, так что я смогу сам прижать тебя к груди и высказать все свои мысли, —

остаюсь твой вечно любящий тебя сын

Карл

Прости, дорогой отец, неразборчивый почерк и плохой стиль. Уже почти четыре часа, свеча совсем догорает, и в глазах у меня туман. Мной овладела настоящая тревога, и я не сумею справиться с потревоженными призраками раньше, чем буду вместе с вами, мои дорогие.

Передай, пожалуйста, привет моей любимой, чудесной Женни. Я уже двенадцать раз перечел ее письмо и всякий раз нахожу в нем новую прелесть. Оно во всех отношениях — также и в стилистическом — прекраснейшее письмо, какое только может написать женщина.

Впервые опубликовано в журнале «Die Neue Zeit», 16. Jg., Bd. 1, Stuttgart, 1897

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Примечания #

  1. Письмо к отцу — единственное сохранившееся письмо К. Маркса студенческих лет и самое раннее из писем, которые до нас до шли. Ред. ↩︎

  2. См. настоящий том, стр. 628—629. Ред. ↩︎

  3. — Женни фон Вестфален. Ред. ↩︎

  4. В оригинале игра слов: «Dichten» («сжатость») имеет также значение «сочинение стихов». Ред. ↩︎

  5. Имеется в виду: J. G. Heineccius. «Elementa juris civilis secundum ordinem Pandectarum, commoda auditoribus methodo adornata». Amstelodami, 1728 (И. Г. Гейнекций. «Основы гражданского права, согласно порядку пандектов, изложенные удобным для слушателей методом», Амстердам, 1728); A. F. J. Thibaut. «System des Pandokten-Rechts». Bd. 1—2, Jena, 1803—1805 (А. Ф. Ю. Тибо. «Система пандектного права». Тт. 1—2, Иена, 1803—1805). Ред. ↩︎

  6. Пандекты — греческое название дигест (лат. digesta — собранное), важнейшей части свода римских законов и правовых норм (Corpus juris civilis), составленного в 528—534 гг. при императоре Восточной римской империи Юстиниане I. Пандекты содержали извлечения из сочинений видных римских юристов по гражданскому и судебному праву. Ред. ↩︎

  7. Упомянутая работа не сохранилась. Ред. ↩︎

  8. Имеется в виду книга: J. G. Fichte. «Grundlage des Naturrechts nach Principien der Wissenschaftslehre». 2 Teile. Jena und Leipzig, 1796 (И. Г. Фихте. «Основы естественного права, согласно принципам науки». 2 части. Иена и Лейпциг, 1796). Ред. ↩︎

  9. F. С. Savigny. «Das Recht des Besitzes. Eine civilistische Abhandlung». Erster Abschnitt, § I. Gießen, 1803 (Ф. К. Савиньи. Право владения. Исследование по гражданскому праву. Первый раздел, § I. Гиссен, 1803). Ред. ↩︎

  10. Цитаты из книги Савиньи приведены Марксом по памяти. Ред. ↩︎

  11. — публичного права. Ред. ↩︎

  12. — Частное право. Ред. ↩︎

  13. — услугам. Ред. ↩︎

  14. — поручение. Ред. ↩︎

  15. — пользованию вещью. Ред. ↩︎

  16. — узуфрукт (пользование чужой собственностью и ее плодами). Ред. ↩︎

  17. — право прошивания в чужом доме. Ред. ↩︎

  18. — поручительство. Ред. ↩︎

  19. — ведение чужих дел без поручения. Ред. ↩︎

  20. — дарение. Ред. ↩︎

  21. — обещание благодарности. Ред. ↩︎

  22. — мена в строгом смысле. Ред. ↩︎

  23. — мена. Ред. ↩︎

  24. — заем (проценты). Ред. ↩︎

  25. — купля-продажа. Ред. ↩︎

  26. — залог. Ред. ↩︎

  27. — предоставление вещи во временное безвозмездное пользование. Ред. ↩︎

  28. — передача вещи на хранение. Ред. ↩︎

  29. Имеется в виду классификация договоров в сочинении И. Канта «Metaphysische Anfangsgründe der Rechtslehre». Königsberg, 1797 («Метафизические основоположения учения о праве». Кенигсберг, 1797). Ред. ↩︎

  30. Речь идет о книгах: G. E, Lessing. «Laokoon: oder über die Grenzen der Mahlerey und Poesie». Berlin, 1766 (Г. Э. Лессинг. «Лаокоон, или Ограницах живописи и поэзии». Берлин, 1766); К. W. F. Solger. «Erwin. Vier Gespräche über das Schöne und die Kunst». 2 Teile. Berlin, 1815 (К. В. Ф. Зольгер. «Эрвин. Четыре диалога о прекрасном и об искусстве». 2 части. Берлин, 1815); J. J. Winckelmann. «Geschichte der Kunst des Alterthums». 2 Teile. Dresden, 1764 (И. И. Винкельман. «История искусств древности». 2 части. Дрезден, 1764); Н. Luden. «Geschichte des teutschen Volkes». 12 Bände, Gotha, 1825—1837 (Г. Люден. «История немецкого народа». В 12 томах, Гота, 1825—1837). Ред. ↩︎

  31. Е. F. Klein. «Grundsätze des gemeinen deutschen peinlichen Rechts». Halle, 1799 (Э. Ф. Клейн. «Принципы общего германского уголовного права», Галле, 1799); «Annalen der Gesetzgebung und Rechtsgelehrsamkeit in den Preußischen Staaten». 26 Bände, Berlin und Stettin, 1788—1809 («Анналы законодательства и юриспруденции в прусских государствах». В 26 томах, Берлин и Штеттин, 1788—1809). Ред. ↩︎

  32. См. настоящий том, стр. 439—539. Ред. ↩︎

  33. Упомянутый философский диалог не сохранился. Ред. ↩︎

  34. — тонко. Ред. ↩︎

  35. Гейне. «Северное море» (цикл первый, стихотворение «Мир»). Ред. ↩︎

  36. Маркс имеет в виду следующие книги: J. Р. А. Feuerbach. «Revision der Grundsätze und Grundbegriffe des positiven peinlichen Rechts». Th. 1, Erfurt, 1799; Th. 2, Chemnitz, 1800 (И. П. А. Фейербах. «Пересмотр принципов и основных понятий позитивного уголовного права». Ч. 1, Эрфурт, 1799; ч. 2, Хемниц, 1800); его же «Lehrbuch des gemeinen in Deutschland geltenden peinlichen Rechts». Gießen, 1801 («Учебник действующего в Германии общего уголовного права». Гиссен, 1801); К. L. W, von Grolmann. «Grundsätze der Criminalrechts-Wissenschaft». Gießen, 1798 (К. Л. В. фон Грольман. «Принципы науки уголовного права». Гиссен, 1798); A. W. Cramer. «De verborum significatione tituli pandectarum et codicis cum variae lectionis apparatu». Kiliae, 1811 (A. В. Крамер. «О значении слов в пандектах и Кодексе [Юстиниана] со сводом вариантов». Киль, 1811); J. N. von Wenning-Ingenheim. «Lehrbuch des Gemeinen Civilrechtes, nach Heise’s Grundriß eines Systems des gemeinen Civil-Rechtes zum Behuf von Pandecten-Vorlesungen». Bd. 1—3. München, 1822—1823 (И. Н. фон Венинг-Ингенхейм. «Учебник общего гражданского права, составленный в соответствии с сочиненными Хейзе Основами системы общего гражданского права для чтения лекций о пандектах». Тт. 1—3, Мюнхен, 1822—1823); Ch. F. Mühlenbruch. «Doctrina pandectarum». Vol. 1—3. Halis Saxo-num, 1823—1825 (X. Ф. Мюленбрух. «Учение о пандектах». Галле, 1823—1825). Ред. ↩︎

  37. Маркс имеет в виду руководства по пандектам немецкого юриста В. А. Лаутербаха, изданные в Тюбингене в конце XVII — начале XVIII века. Lauterbach W. A. «Collegium theorico-practicum. Ad L. Pandectarum Libros methodo synthetica» (Hrsg. von Urlich Thomas Lauterbach) Vol. 1—43 und Register. Tübingen, 1690—1714 (Лаутербах В. А. «Теоретически-практический сборник для изучения 50 книг пандектов, составленный по синтетическому методу». Тома 1—43 и указатель. Тюбинген, 1690—1714). Его же. «Compendium juris brevissimis verbis, sed amplissimo sensu & allegationibus universam ferè materiam juris exhibens» (Hrsg. von Job.. Jacob Schütz). 1 Aufl., Tübingen, 1679 («Учебник права в кратчайших формулах, но с обширнейшим значением и аргументацией, показывающий почти все содержание права». Издан И. Я. Шютцем, 1-е издание, Тюбинген, 1679). Ред. ↩︎

  38. Сборник по каноническому праву «Concordia discordantium canonum» («Согласие противоречивых канонов»), составленный в XII веке болонским монахом Франциском Грацианом, стал в XVI веке основной частью «Свода канонического права» («Corpus juris canonici»), который в средние века противопоставлялся своду римского граж данского права («Corpus juris civilis»). G. P. Lancelotti. «Institutiones juris canonici». Venetiis, 1598 (Дж. П. Ланчеллотти. «Институции кано нического права». Венеция, 1598); «Институции» в качестве приложения вошли в «Corpus juris canonici». Ред. ↩︎

  39. Имеется в виду вышедшее в 1623 г. в Лондоне сочинение Ф. Бэкона «De dignitate et augmentis scientiarum» («О достоинстве и приращении наук»). Ред. ↩︎

  40. H. S. Reimarua. «Allgemeine Betrachtungen über die Triebe der Thiere, hauptsächlich über ihre Kunst-Triebe: zum Erkenntniß des Zusammenhanges der Welt, des Schöpfers und unser selbst». Hamburg, 1760 (Г. С. Реймарус. «Общие размышления об инстинктах животных, преимущественно об их сложных инстинктах, для выяснения связи между миром, творцом и нами самими». Гамбург, 1760). Ред. ↩︎

  41. Докторский клуб — кружок представителей радикального крыла гегелевской школы (младогегельянцев), возникший в 1837 г. в Берлине. В состав докторского клуба входили: приват-доцент теологии Бруно Бауэр, преподаватель истории Карл Фридрих Кёппен, преподаватель географии Адольф Рутенберг и др. Клуб, в деятельности которого активно участвовал и Маркс, играл важную роль в младогегельянском движении. Ред. ↩︎

  42. Упомянутое произведение не сохранилось. Ред. ↩︎

  43. Имеется в виду либеральный ежегодник «Deutscher Musenalmanach» («Немецкий альманах муз»), издававшийся с 1830 г. в Лейпциге (в 1832 г. одним из редакторов ежегодника стал А. Шамиссо). Ред. ↩︎

  44. — Бруно Бауэра. Ред. ↩︎

  45. Как видно из письма Генриха Маркса сыну от 16 сентября 1837 г. (см. настоящий том, стр. 631), Карл Маркс намеревался в это время издавать журнал театральной критики. Ред. ↩︎

  46. G. F. Gaertner. «Ueber die Provinzial-Rechte». Sendschreiben an den Königl. Geheimen Justiz-und vortragenden Rath im hohen Justiz-Ministerium zu Berlin, Herrn A. W. Goetze. Berlin, 1837 (Г. Ф. Гертнер. «О правах провинций». Послание королевскому тайному советнику юстиции в Берлине г-ну А. В. Гётце. Берлин, 1837). Ред. ↩︎

  47. — Эдуарда Маркса. Ред. ↩︎

  48. Генриетты Маркс. Ред. ↩︎

  49. Письмо не сохранилось. Ред. ↩︎