Полемическая тактика аугсбургской газеты #

«Это всего лишь блудливость и безволие!»¹

[# 270] Кёльн, 29 ноября.

Аугсбургская «Allgemeine Zeitung», когда ей приходится по тому или иному поводу вступать в полемику с «Rheinische Zeitung», придерживается столь же своеобразной, сколь и похвальной тактики. Проводимая последовательно, эта тактика не может не оказать своего воздействия на поверхностного читателя. При всякой отповеди, которую мы давали этой газете за ее нападки на принципы и направление «Rheinische Zeitung», при всяком споре по существу, при всяком принципиальном выступлении со стороны «Rheinische Zeitung» против «Allgemeine Zeitung», эта последняя рядилась в тогу многозначительного молчания, — и никогда нельзя решить, обязано ли это молчание своим неприглядным существованием сознанию слабости, которая не может ответить, или сознанию превосходства, которое не желает отвечать. Нам, собственно, не следует быть в претензии за это на аугсбургскую кумушку, ибо она относится к нам так же, как к Германии, симпатию к которой, — как, очевидно, считает эта газета, — она лучше всего может выразить глубокомысленным молчанием, прерываемым изредка путевыми заметками, бюллетенями о состоянии здоровья и парафразированными свадебными стихотворениями. Аугсбургская кумушка, пожалуй, права, считая свое молчание благодетельным для общества.

Но у аугсбургской кумушки наряду с этой тактикой молчания имеется еще и другая манера полемики, которая в своем безудержном, самодовольном и высокопарном многословии составляет как бы активное дополнение к пассивному, меланхолическому молчанию. Аугсбургская кумушка молчит, когда [# 271] дело идет о принципиальной борьбе, о борьбе по существу; но она прислушивается из своей засады, наблюдает издали, выжидает момент, когда ее противница допустит какую-либо небрежность в своем туалете, сделает faux pas² в танце, уронит носовой платок, — тут она

«главой качая, добродетель корчит»³

и с безапелляционным апломбом изливает всю свою благонамеренную досаду, которую она долго сдерживала, и весь гнев своего накрахмаленного чванства. Она восклицает, обращаясь к Германии: «Смотрите-ка, вот каков характер, вот каков образ мыслей, вот какова последовательность «Rheinische Zeitung»!»

«Там ад, там мрак, там серный дух, там пламя, кипенье, зловонье, разложение! Фу, фу, фу, брр, брр! Дай мне мускуса, добрый аптекарь!»⁴

Подобными экспромтами аугсбургская кумушка пользуется не только для того, чтобы освежить в слабой памяти забывчивой публики свою давно утраченную добродетель, свою добропорядочность и свой почтенный возраст, не только для того, чтобы украсить увядшими, зачахнувшими воспоминаниями свои впалые щеки. Кроме этих мелких и невинных успехов кокетства, она всяческими уловками добивается еще иных практических успехов. Она становится, quasi re bene gesta⁵, против «Rheinische Zeitung» в позу бодрой воительницы, шумит, делает газете выговоры, провоцирует ее, а читающая публика из-за этой разнузданной провокации забывает и о старческом молчании аугсбургской кумушки и о только что происшедшем ее отступлении. К этому присоединяется заботливо поддерживаемая ею иллюзия, будто между ней и «Rheinische Zeitung» борьба идет из-за такого именно рода мелочей, скандальных историй и погрешностей в туалете. Целое сонмище бездарных и беспринципных людей, не понимающих существа спора, — спора, при котором мы говорим, а аугсбургская кумушка молчит, — но зато усматривающих в крючкотворстве и в крохоборческой критике аугсбургской «Allgemeine Zeitung» отражение своей собственной возвышенной души, — все это воинство аплодирует и выражает свое уважение почтенной госпоже, которая опытной рукой и с весьма внушительным видом подвергает наказанию свою буйную противницу, скорее-де в целях воспитания чем причинения ущерба. В № 329 аугсбургской «Allgemeine Zeitung» [# 272] мы вновь находим образчик этой умничающей, отвратительной обывательской полемики.

Один наш корреспондент с Майна писал, что аугсбургская «Allgemeine Zeitung» похвалила политический роман Юлиуса Мозена «Веронский конгресс» потому, что он вышел в издательстве Котта⁶. Мы должны сознаться, что в литературно-критический отдел аугсбургской «Allgemeine Zeitung», — зная, насколько он убог, — мы заглядываем лишь случайно, что мы не знакомы с ее критикой Мозена и в этом вопросе положились à discrétion⁷ на добросовестность нашего корреспондента. Наряду с тем, что в корреспонденции была верно изложена фактическая сторона дела, она не лишена и внутреннего правдоподобия, ибо даже теперь, после новых разъяснений аугсбургской «Allgemeine Zeitung», в которых полемика ведется больше с помощью крючкотворства, чем с помощью доводов, можно по меньшей мере усомниться в том, сохранила ли критическая совесть газеты независимость от штутгартской типографии. Остается, таким образом, лишь утверждение, что мы не знали, в какой типографии печатался этот политический роман, но ведь, enfin⁸, незнание места, где печатался тот или иной роман, не является еще смертным политическим грехом.

Впоследствии редакция, когда обратили ее внимание на ошибку в указании места печатания, дала разъяснение в следующей заметке:

«Мы только что узнали, что роман «Веронский конгресс» поэта Юлиуса Мозена появился вовсе не в издательстве Котта, и поэтому просим ваших читателей иметь в виду эту поправку при чтении корреспонденции «С Майна», помещенной в № 317»⁹.

Так как главное обвинение со стороны майнского корреспондента против аугсбургской «Allgemeine Zeitung» основывалось только на предпосылке, что «Веронский конгресс» появился у Котта, так как мы объяснили, что этот роман появился не у Котта, так как всякое умозаключение теряет само собой силу, когда отброшена его предпосылка, — то мы вправе были предъявить к умственным способностям наших читателей чрезмерное требование внести после этого разъяснения поправку в указанную корреспонденцию, и мы могли быть уверены, что искупали свою вину перед аугсбургской «Allgemeine Zeitung». Но Ведь мы имеем дело с аугсбургской логикой! Аугсбургская логика вкладывает в нашу поправку следующий смысл:

[# 273] «Если бы «Веронский конгресс» Мозена появился у Котта, то все друзья права и свободы должны были бы рассматривать его как негодный, залежавшийся хлам; но так как мы впоследствии узнали, что книга вышла в Берлине, то мы просим наших уважаемых читателей приветствовать в ней, по собственным словам поэта, творение одного из духов вечной молодости, которые шествуют к нам по лучезарному пути и железной пятой попирают весь старый сброд»¹⁰.

«Наш молодец орудует своим луком, точно чучело неуклюжее. Натяните-ка ему, в виде мишени, целое полотнище! — Попал, попал! — Ура!»¹¹

«И это-то», — восклицает с торжеством аугсбургская кумушка, — «и это-то “Rheinische Zeitung” называет своим образом мыслей, своей последовательностью!»

Но разве «Rheinische Zeitung» выдавала когда-либо последовательность аугсбургской логики за свою последовательность, а тот образ мыслей, на котором базируется эта логика, за свой образ мыслей? Аугсбургская кумушка имела право сделать только такой вывод: «Вот как дурно понимают в Аугсбурге, что такое последовательность и что такое образ мыслей!» Или в самом деле аугсбургская «Allgemeine Zeitung» думает, что, помещая тост Мозена, мы хотели дать комментарий, вносящий поправку в оценку «Веронского конгресса»? Мы подробно осветили в разделе фельетона празднество в честь Шиллера, мы укавали на Шиллера «как на пророка нового движения умов» (см. № 326, корреспонденция из Лейпцига)¹² и на вытекающее отсюда значение шиллеровского празднества; почему же мы не должны были поместить тост Мозена, подчеркивавшего это значение?¹³ Потому разве, что в нем содержится выпад против аугсбургской «Allgemeine Zeitung», который она заслужила хотя бы за одну свою оценку Гервега? Но все это не имеет никакого отношения к майнской корреспонденции. Для этого мы должны были бы — как нам подсовывает это аугсбургская кумушка — написать: «Пусть читатель судит о корреспонденции с Майна в № 317 по стихотворению Мозена в № 320». Аугсбургская логика придумала exprès¹⁴ эту бессмыслицу, чтобы навязать ее нам. Отзыв, помещенный в разделе фельетона № 317 «Rheinische Zeitung»¹⁵ о «Бернхарде Веймарском» Мозена, доказывает, — хотя это и не нуждается в доказательствах, — что и по отношению к Мозену она ни на шаг не отступает от своего обычая — критиковать, исходя из существа дела.

[# 274] Мы, впрочем, охотно согласимся с аугсбургской кумушкой, что даже и «Rheinische Zeitung» не может отвадить от себя литературных кондотьеров — этот назойливый и отвратительный сброд, буйно расплодившийся повсюду в Германии в газетную эру, воплощением которой является аугсбургская «Allgemeine Zeitung».

Под конец аугсбургская газета напоминает нам о катапульте,

«стреляющей громкими словами и фразами, которые совсем не задевают действительность».

Аугсбургская «Allgemeine Zeitung» задевает¹⁶, конечно, какую угодно действительность: мексиканскую действительность, бразильскую действительность, но только не германскую, и даже не баварскую, а если случайно она и заденет что-нибудь подобное, то обязательно примет иллюзию за действительность, а действительность — за иллюзию. Если бы речь шла о духовной и подлинной действительности, то «Rheinische Zeitung» могла бы по адресу аугсбургской кумушки крикнуть вместе с Лиром: «Напрасный труд, слепой Купидон. Посмотри-ка на почерк!» А аугсбургской кумушке оставалось бы ответить вместе с Глостером: «Будь солнцем буква каждая, не вижу!»¹⁷

Написано К. Марксом 29 ноября 1842 г.

Напечатано в «Rheinische Zeitung» № 334, 30 ноября 1842 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Примечания #