Замечания по поводу обвинительных пунктов министерского рескрипта¹ #

I #

[# 295] «Он» (Рейнский листок²) «с самого своего возникновения придерживался столь предосудительного направления» и т. д. «В газете явно господствовало», — говорится в рескрипте, — «постоянное намерение нападать на сами основы государственного строя, развивать теории, имеющие целью потрясение монархического принципа, злонамеренно вызывать в общественном мнении подозрения по отношению к действиям правительства, восстанавливать друг против друга отдельные сословия народа, порождать недовольство существующим законным порядком, поощрять направления, весьма враждебно относящиеся к дружественным державам. Рассуждения по поводу мнимых недостатков управления, — не говоря уже о том, что по большей части эти рассуждения были беспочвенны, лишены основательности и знания дела, — излагались не серьезным, спокойным и полным достоинства тоном, а с ненавистническими нападками на государство, на его формы правления и органы».

Направление не становится, конечно, предосудительным только потому, что правительство объявляет его предосудительным. Даже система мира Коперника не только была объявлена предосудительной высшим в то время авторитетом, но и осуждена им в действительности. Далее: повсюду существует правило, что обязанность приведения доказательств лежит на обвинителе. Наконец, «Rheinische Zeitung» вменяется в вину «явное намерение» совершить приписываемые ей преступления. Но узнать чье-либо намерение, а тем более говорить о нем, как о явном, можно лишь тогда, когда оно уже проявилось в делах.

Но допустим даже на минуту (мы это, однако, решительно оспариваем), что все обвинения министерского рескрипта [# 296] обоснованы. Тем не менее и тогда окажется, что в теперешней их неопределенной и допускающей множество толкований форме они с таким же успехом — или столь же безуспешно — могут служить мотивировкой запрещения любой газеты, как и «Rheinische Zeitung».

В «Rheinische Zeitung», говорится в рескрипте, господствовало «явное намерение» «нападать на сами основы государственного строя». Но, как известно, бесспорно существует огромное расхождение во взглядах на прусский государственный строй и его основу. Одни отрицают, что эта основа имеет свой строй, другие, что этот строй имеет основу.

Одного взгляда придерживаются Штейн, Гарденберг, Шён, другого — Рохов, Ариим, Эйххорн. Гегель в свое время думал, что он в своей философии права заложил основу прусского государственного строя, и того же мнения были правительство и немецкая публика. Правительство доказало это, между прочим, тем, что официально распространяло его произведения; публика же упрекала его в том, что он — прусский государственный философ, как это можно прочесть в старом лейпцигском энциклопедическом словаре³. То, что тогда думал Гегель, это думает теперь Шталь. Гегель в 1831 году читал по специальному распоряжению правительства курс философии права.

В 1830 году «Staats-Zeitung»⁴ объявила Пруссию монархией с республиканскими учреждениями. Теперь она объявляет Пруссию монархией с христианскими учреждениями.

При столь значительном расхождении во взглядах на прусский государственный строй и на его основу представляется естественным, что и «Rheinische Zeitung» имела свое мнение. Это мнение могло, конечно, отклоняться от теперешнего взгляда правительства, но мнение это, тем не менее, в состоянии было приводить в свою пользу и прусскую историю, и многие элементы современной государственной жизни, и, наконец, высокие авторитеты.

Поэтому «Rheinische Zeitung» не только не имела намерения нападать на сами основы прусского государственного строя, но, наоборот, она по ее мнению, подвергала нападкам только отклонения от этих основ.

В связи с запрещением «Rheinische Zeitung» одна официальная статья в «Allgemeine Königsberger Zeitung» характеризует Пруссию как государство либерального суверенитета⁵. Это такое определение, которое не встречается в прусском праве и допускает всевозможные толкования.

[# 297] Под «либеральным суверенитетом» можно понимать двоякого рода вещи: либо то, что свобода является просто личным образом мыслей короля, следовательно — его личным качеством, либо же то, что свобода является духом суверенитета и, следовательно, уже осуществлена или, по крайней мере, должна быть осуществлена в свободных учреждениях и законах. В первом случае перед нами despotisme éclairé⁶, противопоставляющий особу государя государственному целому как бездушному и несвободному материалу. Во втором же случае государя не ограничивают — и таков был именно взгляд «Rheinische Zeitung» — тесными рамками его особы, а рассматривают все государство как его тело, так что учреждения являются теми органами, в которых он живет и действует, а законы являются глазами, которыми он видит.

Далее сказано, что намерением «Rheinische Zeitung» было — «развивать теории, имеющие целью потрясение монархического принципа».

Снова возникает вопрос: что понимают под «монархическим принципом»? Например, «Rheinische Zeitung» утверждала, что господство сословных различий, закоснелая бюрократия, цензура и т. д. противоречат монархическому принципу, и она постоянно старалась доказать свои утверждения, — они не были для нее только случайно пришедшими в голову мыслями. Но вообще «Rheinische Zeitung» никогда не проявляла особого предпочтения по отношению к какой-нибудь особой форме правления. Ее волновали вопросы нравственного и разумного устройства общества; она полагала, что требования подобного общественного устройства должны были бы и могли бы быть осуществлены при любой государственной форме. Она поэтому рассматривала монархический принцип не как особый принцип, скорее она рассматривала монархию как осуществление государственного принципа вообще. Если это была ошибка, то состояла она не в недооценке, а в переоценке.

Далее, «Rheinische Zeitung» никогда не пыталась злонамеренно вызывать в общественном мнении подозрения по отношению к действиям правительства. Побуждаемая доброй волей, она, наоборот, старалась опорочить те мероприятия самого правительства, которые противоречат народному духу. Она, далее, никогда не противопоставляла абстрактно правительство народу, но, наоборот, рассматривала государственные недостатки как недостатки, присущие как правительству, так и народу.

[# 298] Что касается основательности, знания дела и тона «Rheinische Zeitung», то, по крайней мере, ни одна газета в Германии не обнаружила больше основательности и знания дела. Тон же ее действительно серьезен, спокоен и полон достоинства, если сравнить его с крикливым тоном сервильных (консервативных)⁷ газет. В этом отношении «Rheinische Zeitung» не без основания был брошен упрек в непопулярной, слишком научной форме, что диаметрально противоположно тому упреку, который брошен министерством.

Так же мало пыталась «Rheinische Zeitung» восстанавливать друг против друга отдельные сословия народа; она, напротив, пыталась поднять каждое сословие на борьбу против его собственного эгоизма и его собственной ограниченности; она повсюду противопоставляла государственно-гражданский разум сословному неразумию и человеческую любовь — сословной ненависти. Если она и согрешила в этом отношении, то это был грех, санкционируемый законом и обычаями Рейнской провинции.

Упрек в желании вызвать «недовольство существующим законным порядком» — в такой неопределенной форме не может даже рассматриваться как упрек.

Правительство также пыталось вызвать недовольство существующим законным порядком, — например, недовольство старопрусскими законами о браке. Всякая реформа законодательства и его пересмотр, всякий прогресс основывается на подобном недовольстве.

Так как законное развитие невозможно без развития законов; так как развитие законов невозможно без критики законов; так как всякая критика законов вызывает у граждан разлад между умом — а следовательно, и сердцем — и существующими законами; так как этот разлад ощущается как недовольство, — то лояльное участие печати в развитии государства невозможно, если она лишена права возбуждать недовольство существующим законным порядком.

Упрек в том, что «Rheinische Zeitung» преследует лояльные органы печати недостойными насмешками, — упрек, относящийся, очевидно, к газетной полемике, — вовсе не может служить основанием для запрещения газеты. «Rheinische Zeitung» донимали со всех сторон доносами, ее закидывали грязью, на нее нападали. Ее обязанностью было — защищаться. К тому же не существует никакой официальной печати.

[# 299] «Rheinische Zeitung» не оскорбляла иностранных держав⁸, она только осуждала их за оскорбления, наносимые ими Германии. В этом отношении она следовала только духу национальной политики. Что касается немецких союзных государств, то «Rheinische Zeitung» в данном вопросе выразила только взгляд большинства народных представителей в этих государствах.

Наконец, в отношении религии «Rheinische Zeitung» поступала согласно статье второй указа о цензуре от 1819 года, а именно: она боролась против фанатического перенесения религиозных истин в политику и против вытекающей отсюда путаницы понятий⁹.

II #

Если бы «Rheinische Zeitung» хотела оказывать систематическое противодействие правительству, то она должна была бы придерживаться совершенно противоположной тактики.

Она льстила бы предрассудкам Рейнской провинции, а не боролась бы с ними. Она прежде всего потворствовала бы религиозным предрассудкам и использовала бы в своих целях (на манер ультрамонтанов¹⁰) противоречие между северонемецкой и южнонемецкой культурой, а не стремилась бы вводить северонемецкую культуру в Рейнскую провинцию.

Она примкнула бы к французским теориям, а не к немецким.

Она противопоставила бы государственной идее в ее единстве провинциальный дух в его обособленности и ограниченности, т. е. она, подобно Гёрресу, прежде всего стала бы защищать провинциальные ландтаги¹¹.

Она полагала бы, что все хорошее сосредоточено на стороне сословных собраний, а все дурное — на стороне правительства, как это делает обыкновенный либерализм. В своей критике рейнских сословных собраний¹² она не противопоставляла бы — как она это сделала в противоречии с многими рейнскими либералами — всеобщую мудрость правительства частному эгоизму сословий. Наконец, она поддерживала бы хор прочих газет и требовала бы расширения прав комиссий, а не характеризовала бы подобное требование как противоречащее интересам государства.

III #

Наконец, невероятным преувеличением было бы говорить о злонамеренном характере всего направления газеты, так как в таком случае злонамеренными оказались бы также:

[# 300] 1) борьба за Таможенный союз;

2) выступление за интересы Пруссии в истории с русским договором;

3) борьба за прусскую гегемонию;

4) постоянное указание на Пруссию, как на государство, которое следует по пути прогресса;

5) одобрение прусских народных учреждений, как, например, войска, управления и т. д.

«Rheinische Zeitung» точно так же не вела одностороннюю борьбу против бюрократии. Она, напротив, признавала ее значение:

1) в противовес Бюлову-Куммерову,

2) в противовес романтическому направлению.

Она была, напротив, единственной либеральной газетой, признававшей также и хорошую сторону бюрократии, как и хорошую сторону старого прусского законодательства.

Так, «Rheinische Zeitung» одна, в противоречии почти со всеми другими газетами, защищала основной принцип нового закона о разводе¹³.

Так, наконец, она была первой и почти единственной газетой, которая приветствовала кабинетский указ об опровержениях как шаг вперед¹⁴.

Мы приводим эти примеры только для того, чтобы доказать, что «Rheinische Zeitung» не занималась какой-то систематической, абстрактной оппозиционной деятельностью, а всегда отстаивала только то, что, по ее убеждению, было разумно, от какой бы стороны это ни исходило.

Написано К. Марксом между 4 и 7 февраля 1843 г.

Впервые опубликовано в книге: «Rheinische Briefe und Akten zur Geschichte der politischen Bewegung, 1830—1850», Bd. 1, Essen, 1919

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Примечания #